Отпечатки лиц
Исторические эпохи мы запоминаем благодаря страстным лицам, которые эти эпохи олицетворяют. Цезарь иДжаконда, Монро и Че Гевара  являются зримыми приметами времени, его нравственными координатами. От них мы узнаем истину личную, некий субъективный меседж, посланный нам как откровение чувств. Но разве современный фотохудожник не ловец этих меседжей, не охотник в поисках смысла? Когда я смотрю на работы Мухина или случайно встречаю их в каталогах или журналах, я отмечаю один впечатляющий факт: они остаются в сознании и довлеют надо мной даже в том случае, когда я неосознанно пролистывал страницы. Еще давным-давно, когда Игорь начинал открывать пространства обыденного у него, как мне кажется, были ориентиры, из эпохи раннего Магнума и школы решающего момента, где конечно присутствовала фигура Картье-Брессона.

Сейчас я бы не стал это утверждать с твердостью. Начиная с темы разрушающихся монументов, автор искал определенную опору в физическом мире. Назовем эту опору приметой. Примета времени оказалась вторичной: символы пропаганды это всего лишь продолжения человеческих иллюзий. Они приобретают значение, только попадая в поле мировоззрения. А их разрушение — это очищение пространства для нового послания. И это собственно утверждалось тогда целой серией эффектных снимков. Персонажи работ Мухина под час окружены рекламными провокациями, посланиями торговых марок, убеждением купить, попробовать, одеть. Но в сущности это все иллюзии в преддверии рая, и рай этот всегда эфемерен, и всегда религиозен.

Умберто Эко, рассуждая о приоритетах цивилизации, говорит, что мы живем в имиджориентированную эпоху. Возможно это так. Но вот фотограф показывает нам конкретных людей и рекламные послания в одном поле снимка. Он предлагает нам разглядеть личное крушение героев или их неловкое утверждение рядом с бесценными истинами общества потребления, он словно бы ловит эти истины на слове. И тогда имиджориентированная эпоха предстает как шустрый гипнотизер, зарабатывающий на технике обмана.

«Когда я сегодня беру, скажем, 85-го, 95-го года или 2002-го, у меня ощущение, что все они были сняты в течение одного дня» — говорит в одном из интервью автор. Такое представление о личном времени оправдано. Для Мухина бесконечный поток образов лишен промежутка времени, их разделяет не время, а выдержка фотоаппарата.

Но время историческое, а не личное, делит периоды жестко. Работы конца 80-х отображают эпоху, где были совсем другие ценности, а свобода понималась острее и острее ощущалась. Пора Ельцина и крушение СССР запомнилась другими лицами. Хотя возможно это были те же люди, но вот гримуар был у них новый. Они будто бы превратились в персонажей нового костюмированного шоу. Здесь было бы уместнее вспомнить la socie’te’ du spectacle — ?общество спектакля? Ги Дебора. Утрата непосредственности и бунт против навязанного мира -вот то теперь интересует автора. Такой интерес естественен: это форма самолечения, собственная терапия, проистекающая из понимания того, что «субъектом истории может стать лишь человек самосозидающий, являющийся господином и обладателем собственного мира» (Ги Дебор) Я вспомнил об этом разглядывая в жж последние работы Мухина, созданные во время демонстраций в Москве, когда он пробирался сквозь ряды митингующих и омоновские оцепления. Он словно стремится туда: в самую воронку события. Он хочет посмотреть в глаза Левиафана. И стать этим самосозидающим человеком, связанным с обществом спектакля весьма важной функцией — нести из кулис истину о событии, которое и состоит из отпечатков лиц.

О. Шишкин, Москва 2008